– Но я ведь предупредил вас…

– Я внял.

– И просил вас надеть противогаз: в любую минуту он может…

– Он больше ничего уже не может – кроме как давать показания. Вот что касается второго…

– Он оказался не один?

– Двое.

– Значит, оба. На крыше?

– Да, это вы угадали верно. – Он избегал каким-то образом называть меня, не зная, видимо, в каком качестве я известен моим спутникам. – Пришлось немного повозиться, но представляете – тот, что моложе, в последнее мгновение, когда их брали, не решился выстрелить в меня. Хотя мог. А вот другой успел броситься сверху. Мы полагали, что он разобьется, и не сразу приняли меры. Однако у него было, я полагаю, какое-то приспособление, и мы спохватились несколько поздно: он сбежал.

– Вы хотите сказать, Государь, что сами были там?

– Естественно. Моя охрана состоит из правоверных; да к тому же с Северного Кавказа. Что же вы хотите – чтобы я упал в их глазах, отстранившись в минуту опасности? – Он покачал головой, усмехнулся и добавил: – Кроме того, я с юности люблю физическую работу – как и мой великий предок Петр Алексеевич.

Глядя на него, я поверил в то, что все это – правда. Хотя в Варианте «И» это было далеко не самым важным.

– Можем ли мы присоединиться к вашей охране, Государь?

– Прежде всего не станем опережать события: плохая примета. А во-вторых – мои телохранители обидятся. Поезжайте на место – туда должно уже вот-вот прибыть известное вам сообщение.

Я снова поклонился в знак повиновения.

– Еще одна просьба: не могу ли я взглянуть на задержанного?

– Боюсь, что он выглядит сейчас не весьма презентабельно; однако, коли есть желание – отчего же нет?

Он сам провел меня по коридору. Распахнул дверь. Там были его парни и задержанный, правда, в несколько подпорченном состоянии. Еще в коридоре у меня в кармане противно запищало: Изин индикатор, – догадался я, теперь уже твердо зная, кого сейчас увижу. Мне уже, откровенно говоря, надоело глядеть на эту рожу – столько раз попадался он на моем пути за последние дни. Да и за Наталью я был у него в долгу. Жаль, что не мне привелось брать его – хотя был он моложе и сильнее, разумеется. Только не сейчас: похоже, что возраст его истекал стремительно, как вода из треснувшего кувшина – того, что он носил на плечах.

Впрочем, на самом деле все обстояло вовсе не так прискорбно для него, как мне хотелось бы.

Он был в сознании и узнал меня, судя по его взгляду.

– Передам привет папочке, – сказал я ему.

Он только усмехнулся; скорее, просто ощерил зубы.

– Как сказать еще… – пробормотал он.

Государю я доложил:

– С вашего разрешения, мир Искандер…

– Поезжайте, – кивнул он, – возможно, произошли еще не все случайности, что определены нам. Впрочем – «Разве же думают те, в сердцах которых болезнь, что Аллах не обнаружит их злобы?»

– «Не слабейте», – сказано там же, – откликнулся я прежде, чем покинуть уютную контору, густо нашпигованную компьютерами и их причиндалами, телефаксами, ксероксами, автоматами, пистолетами и длинными кинжалами, какие носят на Кавказе.

Когда я вернулся в театр, там внешне все выглядело совершенно благополучно: людно, гудно и спокойно. Я хотел было разыскать Иванова, но он сам подошел ко мне, едва я переступил через порог.

– Он здесь, – сообщил он вполголоса.

Я кивнул:

– Куда же ему еще деваться. Только держите его крепко. Он человек опытный.

– Стараемся, – сказал Иванов. – У нас тут тоже не начинающие.

– Как поиски?

Он пожал плечами.

– Ничего. Наверное, придумали какой-то способ, какого мы не предусмотрели. – Он озабоченно покрутил головой. – На нем – ничего, никакого металла, кроме очков и ключей, четыре раза замеряли, только что не терлись о него. Так что прямого выхода вроде бы нет.

– Надо поработать головой, – сказал я, чувствуя, как улегшееся было волнение поднимается во мне снова. – Он знает, что напарник сгорел; при этом всегда предполагается возможность, что задержанный расколется. Значит, в запасе у оставшегося должно быть что-то такое, какой-то прием, о котором не знает даже и партнер. Металла нет – это еще ничего не значит. Авторучка ведь наверняка имеется, пусть пластиковая. Или, скажем, неметаллическая иголочка…

– Предполагаете яд?

– Черт его знает, что тут предполагать. Но способ должен быть. Мало ли: каблук, пуговица… Думайте! Минут через двадцать может оказаться уже поздно. Где он сейчас?

– Второй этаж, холл.

– Пойду туда.

– Не доверяете моим?

– Хочу быть рядом с ним. Как говорится – свой глаз лучше.

Иванов понимающе кивнул. Я уже повернулся было, чтобы уйти, когда он неожиданно спросил:

– Чей он, как вы думаете?

Я укоризненно глянул на него: спрашивать такое не полагалось, каждый делает свое дело. Он понял. Но я, пожалуй, даже сказал бы ему, на кого именно работает наш объект; я теперь уже знал это, или, во всяком случае, был уверен, что знаю. Однако – не нужно, если нет настоятельной необходимости, вселять в человека сомнения в надежности и порядочности той власти, которой он служит – или думает, что служит. Работникам Служб, как правило, известно о всякой власти намного больше, чем остальным, и сведения эти отнюдь не украшающие даже и самих власть имущих. Но информированность не должна переходить в полное разочарование: разуверившийся во всем работник теряет свою ценность, становится опасным для правопорядка. Поэтому я сказал лишь:

– Предотвратим катастрофу – тогда выясним.

Иванов, правильно расшифровав мой немногословный ответ, все же не почел тему закрытой; напротив, даже обиделся, кажется, тому, что я мог заподозрить его в подобной бестактности.

– Я не из любопытства, – сказал он. – Вот посмотрел на него вблизи – и почудилось, что когда-то мы с ним пересекались.

Это было уже интересно.

– Где – вспомнили? Служба, отдых, театр, гости у знакомых…

– Вот это и стараюсь сейчас сообразить. Не помню даже – здесь или за границей где-нибудь… Понимаете – ощущение непривычное: лицо его мне ничего не говорит. Но вот вазомоторика… Походка, манера поворачивать голову, наклонять ее при разговоре к правому плечу, в неподвижности – этак покручивать правой ногой, словно шейк танцует – был в старину такой танец… Это все, клянусь, где-то было уже видено.

– Взгляд, голос?

– Голоса такого я раньше не слышал, но он, может быть, и скорректирован.

– Запись анализировали?

– Послал, сейчас этим занимаются. Дело ведь не в моем интересе: знать бы – от какой он службы, легче было бы понять, чего бояться: у всех нас – свои почерки.